«Ход конем» - Андрей Батуханов

Андрей Батуханов

«Ход конём»

© Батуханов А.Б., 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2014

Выражаю огромную признательность Андрею Ивашкину, открывшему мне этот эпизод войны, за его замечания и предложения, безусловно обогатившие мой рассказ.

Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя.

Мороз стоял такой крепкий, что темень вокруг дрожала, как воздух после удара в било[1]. Казалось, крикни громко – и всё осыплется и разлетится, как хрусталь. Рассвет намёком показался на горизонте, и тьма стала терять свою чернильную непроглядность. Деревья и спины впередиидущих стали обрисовываться чётче, постепенно проступая, как на фотоснимке. После нескольких сот метров быстрой ходьбы на лыжах Алексей разогрелся. И тут его нос, проявив своенравную самостоятельность, потёк и предательски захлюпал. Пришлось дышать через рот, со свистом втягивая воздух сквозь сомкнутые зубы. Но и их скоро стало сводить от холода. Алексей поднёс ко рту овечью варежку, пытаясь прикрыть ею рот.

– В лесу как надо себя вести? – в нетрезвом свете утренних сумерек к Алексею приблизились седые от инея брови и борода Поликарпа. – Тебя батя как учил? Ты – молчком, и зверь – торчком. А так – вернёмся несолоно хлебавши. Бабы с мальками засмеют.

Кто-то из группы коротко хохотнул.

– Цыть, я сказал! – осадил весельчака злым шёпотом Изюбрин. – Идём тихо. Маленько осталось.

Цепочка из семи охотников на широких лыжах пошла дальше.

Как ни странно, но после этой выволочки Алексей забыл о морозе. Он поймал ритм движения взрослых охотников, и разум зажил отдельно от тела. Неожиданно появилась мысль, что так он может идти долго, до края леса, да что там край леса – до края земли! Это открытие его окрылило. Всё вокруг радовало и удивляло. И эти звезды, всё ещё горящие над головой, и эти посеребрённые ели, стоящие по обе стороны от лыжни, и скрип снега под лыжами, и даже морозный воздух. В другой раз спел бы или пошёл вприсядку. Но дело сейчас важней!

Поликарп иногда оборачивался на Алексея – и тогда был виден смутный диск из седых бровей и бороды, но это был уже не укор, а одобрение. И Алексей ещё усердней работал на лыжне – он очень хотел, чтобы его первая настоящая охота не стала последней. Пацаном он с отцом и сам ходил на уток, бил зайца, но на волка шёл впервые.

Через полчаса Изюбрин, шедший первым, неожиданно остановился на небольшой поляне и молча вскинул руку. Движение смялось, и неровная цепочка замерла. Поликарп присел, поднял голой рукой комок снега с чьим-то следом. След рассыпался – значит, свежий. Видимо, волки вошли в урочище на днёвку. Старик повернулся к остальным охотникам и жестом указал в сторону.

Пятеро бесшумно отделились и ушли в урочище проверить, нет ли выходного следа. Через некоторое время вернулся Игорь Викторов и отрицательно мотнул головой. Выходного следа не было. Немногословный и в жизни, он молча достал из заплечного мешка катушку со шнуром с красными флажками. Нацепив её на какой-то сучок, двигаясь спиной, он стал аккуратно разматывать бечеву. Пятясь назад, Игорь поминутно оглядывался. Поликарп метнул на Алексея осуждающий взгляд, и тот кинулся помогать напарнику – перехватил катушку, а Игорь, потянув свободный конец, стал уходить в лес, где четверо других так же обкладывали волков.

Пока ребята разматывали верёвку, Изюбрин обежал окрестности. Вернулся и знаками расставил ребят. Игоря отправил подальше от себя влево, а Алексея поставил перед двумя берёзами, растущими из одного корня, в пределах прямой видимости справа от себя.

Стоять неподвижно в течение долгого времени оказалось очень тяжело. На стволе был сучок или нарост, который как шило впивался между лопаток. Некоторое время Алексей старательно не замечал этой помехи. Даже слегка подался вперёд, но вскоре от напряжения заныла поясница. Он снова откинулся на берёзу, и всё повторилось. Вначале было простое давление, потом жжение, а под конец спина стала нестерпимо чесаться, как будто туда забрались муравьи. Но откуда им взяться зимой?! Оглянулся на ствол – там чисто. И он опять привалился к дереву. Следующие несколько минут были, наверное, самыми утомительными и продолжительными в его жизни. Алексей немного потёрся спиной о дерево. Показалось, что шум поднялся на весь лес, но на мгновение стало легче. Он посмотрел в ту сторону, где должен был стоять Поликарп. Но тот растворился в сиренево-сером лесу; его фигура едва угадывалась среди деревьев. Лица с такого расстояния рассмотреть было нельзя, но от страха, а может быть, из-за слёз, выступивших на глазах, показалось, что Изюбрин смотрит на него осуждающе. Алексей чиркнул варежкой по глазам и снова попытался застыть. От напряжения опять навернулись слёзы. Пейзаж задрожал, стал двоиться, приобрёл нереальные изогнутые очертания. Брызнувшие солнечные лучи добавили яркости и нереальности пейзажу.

Наконец терпение кончилось, и он решил, не отрывая спины от дерева, чуть присесть. Медленно вниз, затем наверх, снова вниз, вверх, опять вниз… Зуд исчез. Присев на корточки, Алексей в блаженстве прикрыл глаза. Ему показалось, что прошла одна или две секунды, но, открыв их, он уткнулся в немигающий взгляд янтарных глаз матерого волка. Тот пригнул голову и изучающе смотрел. Чётко были видны две светлые точечки над глазами и опушка усов возле носа, покрытая хрупкой пудрой инея. Это длилось всего лишь миг, а показалось – вечность. В прозрачных глазах волка зажглись – Алексей готов был спорить на что угодно – шальные искры! Серый качнул от плеча к плечу головой, оскалился, шерсть на загривке встала дыбом. Алексей попытался подняться и вскинуть ружьё, но именно в этот момент нога предательски поползла по насту в сторону. Махнув рукой, он шлёпнулся на снег. А волк прошёл над флажками.

Алексей ткнулся лицом в снег, кожу обожгло и засаднило. Он поднял голову, но вместо матерого увидел перед собой оскаленную пасть немецкой овчарки из лагерного конвоя. Доли секунды пёс смотрел на пленного, потом метнулся серой пружиной. Алексей крутанулся волчком. Пёс пролетел мимо, но, едва коснувшись земли, развернулся и снова бросился на него. Алексей сумел ногами перекинуть его над собой. Ударившись плашмя о землю, собака не заскулила, а тут же вскочила и попыталась схватить его за горло. Ухо опалило жаркое дыхание. Закрываясь одной рукой, другой Алексей ударил псину локтем в челюсть. Но вымуштрованная собака умудрилась схватить воротник лагерной робы и стала теребить его, мотая заключённого из стороны в сторону. Пена полетела во все стороны. Алексей левой рукой схватил овчарку за загривок, последним, но мощным усилием оторвал её на мгновение от себя. Та оскалилась для новой атаки. Правая рука заключённого вошла в пасть, впиваясь ногтями во влажный и скользкий собачий язык. Рычание тут же захлебнулось.

Охранники концлагеря растерялись – впервые на их веку Альба с кем-то не справилась! И с кем – первостатейным доходягой! Первым пришёл в себя унтер-офицер. Он заорал:

– Шальке, свинячий сын! Делай же что-нибудь!

Окликнутый солдат кинулся к катающемуся клубку. Овчарка из последних сил рвала задними лапами штаны полосатой робы, а заключённый, перемазанный кровью и грязью, как непобеждённый волк, старался вцепиться зубами в шею, ища яремную вену. Сквозь грязь на куртке мелькнула красная мишень «склонного к побегам». Тощий Шальке нелепо пытался схватить и оттащить Алексея. К ним кинулся ефрейтор с собачьим поводком в руке. Унтер-офицер взвыл от этой нелепой картины и заорал проводнику собаки:

– Кауфман, стреляй, недоносок!

Кауфман беспомощно водил дулом винтовки, не осмеливаясь нажать на курок.

– Не могу, герр офицер, жалко Альбу! Мы с ней уже второй год, – оправдывался ефрейтор.

– Кретин! Боже, почему Ты окружаешь меня идиотами?! – в бессильной ярости офицер задал небу вопрос.

Пока человек и собака рвали друг друга на части, другие охранники, не обращая внимания на эту схватку, поставили у обочины на колени ещё четверых беглецов.

Серые безвольные лица были пусты, как оловянные миски. Глаза потухли, скулы и носы заострились. Даже лёгкий ветерок побрезговал играть с волосами, похожими на сгнившую паклю.

За спинами заключённых быстро выстроилась шеренга лагерной охраны. Толстый капрал, явно получая от процедуры удовольствие, взмахнул рукой и встал на цыпочки. Конвой вскинул ружья. Рука упала вниз, раздался сухой залп.

Унтер-офицер, видя никчёмность своих солдат, дёрнул из поясной кобуры уставной вальтер. В этот момент Шальке ударил заключённого сапогом в живот, и тот отлетел от Альбы. Кауфман кинулся к собаке, а рядовой вскинул свою винтовку, но его остановил унтер-офицер.

– Отставить, Шальке! Это организатор побега. Завтра утром вздёрнем его на плацу. Синий язык повешенного – лучшее назидание противникам воле Рейха!